Больно не будет - Страница 102

102

— Знаешь, Гриша, сейчас повсюду такой грипп страшный ходит. А мой Витечка очень подверженный. Я за него боюсь. Ужасный грипп! Кто им заболеет, почти все умирают. У нас на работе половина людей уже померла. Триста пятьдесят человек.

— Не может быть! — не поверил Новохатов.

— Ой, Гриша, да как же не может быть, когда есть. Во втором цеху в живых только два человека — начальник цеха и уборщица, тетя Кланя. Я ее в проходной встретила. Она вся потерянная. Еще бы! То был полный цех людей, а то никого — одни пустые станки. Этот грипп к нам из Египта докатился, через Альпы.

Новохатов перевел взгляд на Долматова, тот преспокойно курил. «А-а, ну конечно!» — вспомнил Новохатов. Из коридора раздался визг и крики подравшихся мальчуганов. Нина бросилась туда. Новохатов стал домой собираться.

— Что же она, — спросил он, — действительно верит во весь этот бред?

— Она всему верит. За это я ее и люблю. Точнее, жалею. Она как младенец. Ты, Гриша, еще много непонятного встретишь на свете. И вот тебе мой совет: никогда не пытайся все понять. Все понимают только придурки.

— Это я знаю, — ответил Новохатов. — Пойду, пожалуй.

Но уйти ему сразу не удалось. Нина заставила его выпить чаю. К чаю она подала пирог с яблоками. Нина любила печь пироги. Наказанные дети изредка подвывали из комнаты, что придавало чаепитию слегка тревожную атмосферу. Нина никак не могла освободиться от мысли о свирепствующем повсюду гриппе.

— Что же это такое, ребята! — сказала она. — Жуткая эпидемия, и никому нет дела. Начальство и в ус не дует. Не-ет, вот будет профсоюзное собрание, обязательно выступлю. Я им все в глаза скажу. Раньше, помните, хоть прививки какие-то делали. А теперь вообще ничего. Как будто так и надо.

— Ты... это... Нина, ты лучше на собрании не выступай, промолчи лучше, — заметил Долматов.

— Уй, показал себя! Значит, моя хата с краю, я ничего не знаю. Пускай кругом люди гибнут, тебе, значит, наплевать?! — Обернулась, пылающая негодованием, к Новохатову: — Во муженька бог послал, да! Нет, Гриша, ты не подумай, Витя у меня человек добрый, но какой-то безразличный к чужому страданию. Если вот ты будешь тонуть, он тебя не спасет. И дети будут тонуть, не спасет. Никого не спасет. Я в прошлом году ногу сломала, он даже «скорую помощь» поленился вызвать. Я с антресолей свалилась, ногу сломала. А он говорит: «Ничего, и так заживет!» Лень ему было трубку телефонную снять. Футбол по телику глядел. Ух, и жук ты колорадский, Витька! Ух и сволочь!.. Но его, Гриша, тоже можно понять. Он же инвалид второй группы. Это он с виду такой гордый и независимый, а внутри весь гнилой. Если на него сейчас грипп обрушься, его в ту же секунду не станет. Я почему и боюсь.

Дети в комнате завыли как-то особенно зловеще, и Нина побежала их утихомиривать.

— У нее что с ногой-то было? — не удержался, спросил Новохатов.

— Не помню, — отозвался Долматов равнодушно.

Дома, отпирая дверь, Новохатов услышал телефонный звонок, подскочил: звонили с Кириной работы. Какая-то сотрудница интересовалась Кириным самочувствием. Новохатов ответил, что Кира уехала, и неизвестно, когда вернется.

— Позвольте, — манерно удивилась женщина, — Но вы же говорили, что Кира тяжело больна.

— Когда говорил? Вы разве уже звонили?

— Неделю назад мы с вами разговаривали, и вы сказали, что у Киры двусторонняя пневмония.

— Ну да, — Новохатов собрался с мыслями. — Она была больна. Потом выздоровела и уехала. Кажется, куда-то под Саратов. К дедушке. Долечиваться.

— Почему же она нам ничего не сообщила? У нее хоть больничный есть?

— Наверное, есть. Да вы не волнуйтесь, она скоро о себе оповестит.

Новохатов повесил трубку. Сидел в пальто и курил. Задумался еще и об этой странности. Что же с ней случилось, с его любимой девочкой? Почему она себя так ведет, будто началось светопреставление. Ничего нигде не началось. Общество функционирует в рамках множества социальных ограничений, и во всем требуется соблюдать определенные поведенческие нормы, особенно в том, что касается службы. Кира лучше его это всегда понимала. Тем более необъясним ее уход, похожий на паническое бегство. Даже концы за собой не подчистила, так спешила. Новохатов придвинул к себе настольное зеркало, вгляделся в него. Лицо обыкновенное, пожалуй, симпатичное, но, если долго на него смотреть, может и стошнить. Так ведь это не повод, чтобы убегать сломя голову, будто лишний час, проведенный с ним, Гришей, грозит ей неминучей гибелью. Слезы тихой, неизреченной обиды защекотали глаза, но расплакаться он не успел. Позвонила мама Киры, обеспокоенная долгим молчанием дочери. У Новохатова с тещей были отношения добрые, приятельские, тем более что виделись они раз в год. По инерции он легко ей наврал, сказал, что Кира в командировке, вернется не раньше чем через месяц. Но тещу не так-то просто было урезонить. Она начала выспрашивать, как они живут, все ли у них ладно, заплутала в дебрях намеков и недомолвок, и вскоре ему стало невмоготу ее слушать.

— Мама! — перебил он ее на каком-то затейливом пассаже о необходимости быть терпимым друг к другу и прощать маленькие слабости. — Мама, я сейчас очень занят. Давайте созвонимся в другой раз.

— Я тебя заболтала, ты извини!

Новохатов мысленно проследил, как на том конце провода она беспомощно взглянула на мужа, по обыкновению ища у него заступничества и поддержки и, как всегда, наталкиваясь на пустую, ничего не выражающую улыбку. Искать поддержки у Ивана Прохоровича можно было с таким же успехом, как пытаться высосать каплю воды из чугунной сваи. Тесть, бывший фронтовик, после войны строитель, ныне пенсионер, лет семь назад, маясь бездельем, занялся йогой и иглоукалыванием с целью излечить язву желудка, потом последовательно овладел аутотренингом, диетой Певзнера и режимом академика Мигулина и стал недоступен общению, озабоченный только собой. Вместе с Кирой они частенько над ним беззлобно подшучивали, их нападки Иван Прохорович встречал высокомерным молчанием и вот этой самой застывшей улыбкой, — а как было еще ему, человеку, постигнувшему тайны мироздания и собиравшемуся, по его собственным словам, прожить на белом свете не менее ста двадцати лет в полном здравии, как было еще ему относиться к безмозглым резвящимся детям?

102