— Может быть, по рюмочке коньяку?
— Хоть по стакану, — бодро сказала Кира. — Но лучше не надо.
Все же Кременцов заказал немножко вишневого ликера, густого и пронзительно душистого.
— Нынешние молодые люди не умеют красиво ухаживать, — одобрительна заметила Кира. — Экономят на нашей сестре. В лучшем случае угостят портвейном. А у вас размах прямо королевский.
Кременцов поморщился от прозрачного намека на свой возраст. Он еще не вступил в ту пору, когда нагрянувшая старость представляется обезумевшему вдруг воображению второй молодостью, когда мужчина, если он еще в меру здоров, совершает множество нелепых поступков. Он не был в себе уверен.
— А вы работаете, Кира? Где?
Кира вела рубрику в техническом издательстве.
— Наверное, интересно?
— Очень. Главное, что с такой работой справится любой восьмиклассник. Никаких проблем.
— Но если вам скучно, зачем же вы...
— Разве мы выбираем, Тимофей Олегович? Женщина в принципе способна в жизни выбрать себе только мужа. Все остальное на нее навешивают принудительно.
— Кто же ваш муж?
— О, он ученый. Перспективный товарищ.
— Его вы, значит, сами себе выбрали?
Кира отпила глоток ликера, улыбнулась отрешенно.
— Кажется, да. Хотя теперь я в этом не так уверена, как вначале.
— У вас есть дети?
Кира вскинула голову и натолкнулась на доброжелательный, сочувствующий взгляд. Люди, которые умеют так смотреть, вряд ли способны на подвох.
— Не дал бог детей, — сказала она, нахмурясь.
Кременцов не рискнул углубляться в эту тему. Но и уйти от нее резко не сумел.
— Да, бывает. А у меня двое — сын и дочь. Оба взрослые, естественно. А жена померла... Молодая совсем женщина, чуть за сорок, а возьми и помри... Вы, Кира, конечно, не верите в загробную жизнь?
— Верю.
— Понимаю, для вас, материалистки, это вопрос несерьезный. Хм, а ликер знатный. Так в нос и шибает.
Кира заскучала немного, ей захотелось домой, в привычный уют, захотелось побыстрее увидеть своего умненького Гришу и рассказать ему, как она познакомилась с настоящим художником, как он водил ее по выставке и как они потом пили кофе с ликером и художник спросил ее, верит ли она в загробную жизнь. Это, наверное, позабавит Гришу, особенно если она сумеет передать уморительные подробности. А уж она постарается.
— Тимофей Олегович, ау! Вы почему замолчали? Что там такое с загробной жизнью?
— Черт его знает! Так чего-то в голову взбрело.
Не мог же он сказать этой хорошенькой, но скорее всего легкомысленной девице, что в последнее время вопреки всем доводам рассудка в нем зреет мистическая и какая-то почти чувственная уверенность, что после смерти жены он не расстался с ней окончательно. То есть именно физически не расстался. Он бы не испугался и не удивился, если бы однажды утром она позвонила по телефону или в квартиру. Ощущение близкой и неизбежной встречи достигало иногда такой силы, что он подумывал, не пора ли обратиться к психиатру. Но с чем? Кроме этого чудно-реального предчувствия, он, привыкший копаться в себе, не замечал никаких отклонений в своей психике. Он нормально спал, обладал здоровым аппетитом. Да и то, с каким нетерпением потянулся он к незнакомой девушке, говорило о его полной душевной уравновешенности... Но, с другой-то стороны, зачем он, в самом деле, помянул про загробную жизнь? И не просто помянул, а ждал с напряжением какого-то неведомого ответа. Да бог с ним, эта минута прошла и канула в вечность бесследно, как миллионы других сумасбродных минут. Не такое еще бывало.
— Что ж, Тимофей Олегович, спасибо вам огромное за все... и мне пора прощаться. Муж не любит, когда я задерживаюсь.
— Утомил я вас.
Кира уловила в его словах печаль, похожую на бегство. Печаль, никак не соизмеримую с их коротеньким знакомством.
— Мне было хорошо с вами разговаривать... и все это, — она замешкалась. — Но пора идти.
— Действительно из-за мужа?
— О, он очень суровый и необузданный. Чуть чего — набрасывается с кулаками.
— Вы шутите, надеюсь?
— Какие шутки? У меня все тело в синяках.
Кременцов был ошарашен.
— Но как же так? Вы говорили — ученый человек, образованный. И такая дикость. Прямо не верится.
— Вот никто и не верит. У него сто обличий. Это часто бывает с современными молодыми людьми. Внешний лоск, манеры, все при нем. А в душе — садист.
Кира убрала сигареты в сумочку, мельком взглянула на себя в зеркальце. Что-то ей мешало небрежно кивнуть, улыбнуться на прощанье — и умчаться. И она сделала вот что: поднявшись, склонилась и чмокнула Кременцова в щеку. Звонкий удался поцелуйчик.
— Будете уезжать, звоните попрощаться.
Кременцов достал записную книжку в кожаном переплете и аккуратно записал номер ее телефона. Он не поднимал головы. Он словно чувствовал, что приключение, которое затевалось, ему не по силам и вовсе не нужно. Это было чужое приключение.
Когда Кира ушла, он некоторое время сидел неподвижно, погруженный в расплывчатые видения. Потом поплелся к стойке и попросил еще чашечку кофе. Он давно себе такого не позволял. Буфетчица, пожилая матрона в ослепительно-белом халате, спросила:
— Лимончик вам порезать?
— Чего его резать зря, — сказал Кременцов недовольно. — Вон дайте мне лучше карамельку.
Женщина смотрела на него с лукавым вызовом, ее лицо выражало понимание и готовность к соучастию в любом деликатном дельце. Ее лицо было как сто лет назад прочитанная книга.
Он выпил кофе залпом и положил в рот конфетку.
— Вы давно тут работаете? — спросил он.
— Да уж третий год.