Больно не будет - Страница 37

— Вы отлично говорили, лучше всех! — сказал Гриша, сел рядом и наполнил рюмку Антона Сидоровича.

— Да уж. Из меня оратор как из бабки футболист. Ты мне, Гриша, не наливай, не надо. Мне и без вина хорошо. Тебе-то хорошо?

— Мне очень хорошо. Такой праздник. Как свадьба.

— Свадьба не свадьба, а все же... не подкачал Кирюша, а? Мне его начальник, вон тот с усами, сейчас по секрету сказал — ваш сын, дескать, далеко пойдет в своей области, мы еще все перед ним рас... расшаркиваться будем. Дескать, ум у него необыкновенного научного склада. И я тут, Гриша, сижу думаю — в кого ум? Не в меня же. У меня какой ум — две руки, поделиться нечем. А знаешь, в кого?.. В мать. Не дожила она, дай ей бог покоя. Но Кирьян в нее. Надя книжная была женщина, даром что без образования, без никакого, а с понятием. Я перед ней, мужик, пасовал. Куда! Как иной раз рассудит — министр. Но по-житейски. Без особых там... А Кирьян, ты посмотри, на какие вершины прет. Голову в шапке не задерешь, свалится. И друзей каких обрел — вот ты, например. Такие друзья с кем попало дружить не станут, верно говорю.

Новохатов смотрел, как Кирьян вел в танце свою Анюту, бережно, учтиво.

— Вам бы съехаться с ними, — сказал он. — Одному ведь скучно жить.

— Не надо! — Антон Сидорович испуганно махнул рукой. — Я им на что? Когда есть на что — зовут. Не обижают. Да ты сам знаешь. С детями я всегда. Не-е, ты, пожалуйста, Кирьку не подначивай. Я уж там буду, где с Надей был. Вдруг...

— Что вдруг? — насторожился Новохатов.

— Да нет, я так. Мне в своей хатенке мило. Никому не в тягость.

— Ладно, — Гриша хлебнул шипучего «Байкала». — Надо нам как-нибудь на ипподром сходить. Вы не против?

— А чего, — легко согласился Антон Сидорович. — Давай и сходим. Теперь можно. Нади нету, никто не осудит. Я уж так-то давно собираюсь. Да все дела, дел разных много.

Кира пошла танцевать с каким-то незнакомым дылдой в бакенбардах, и Новохатов тут же пригласил Шурочку. В нем сразу закипело желание выкинуть какой-нибудь фортель, как-то выплеснуться. Он не умел, как прежде, раствориться в общем веселье, разнежиться и начать говорить всем приятное. Он был безутешен оттого, что Кира танцевала с дылдой в бакенбардах. Она не чувствует его настроения. А что она вообще чувствует?

— У тебя очаровательная жена, — сказала Шурочка. — Я сегодня в этом окончательно убедилась. Мы так славно, откровенно поговорили. Чудесный вечер!

— Идиотский вечер, — отрезал Новохатов. — Только и радости что сбились в стадо и нажрались.

Шурочка поежилась: он слишком сильно стиснул ее плечи.

— Давно ты стал считать своих друзей стадом?

— У меня здесь нет друзей, один Кирьян. Может, у меня вообще нет друзей.

Фраза прозвучала кокетливо, убого, и его внутреннее ожесточение стало нестерпимым. Шурочкино прелестное лицо мерцало двумя синими огнями, окруженными пепельным пухом. Он подумал, что эта гибкая зверушка в его руках — лакомый кусочек. Он подумал, что от такой добычи лишь дурак может отказаться. А Кира, гордячка, даже и не глядела в его сторону. Беседовала с кавалером, откинув голову таким родным движением. Дылда млеет. Еще бы! И вон и Кирьян в блаженной потере пульса чуть не повалил на пол Анюту, споткнувшись. Оба хохочут. Какие-то пожилые джентльмены трясутся в современных конвульсиях. Всем весело. Пляши, ребята! Смерть уже побеждена, месячной зарплаты хватает на полгода. Нет, зря он сказал Шурочке про стадо. Это не стадо, это театр марионеток, которых всю жизнь дергают за ниточки. И он сам марионетка, и Кирьян, толкующий о необходимости научного продвижения. Какого продвижения? В какую сторону? Да все в ту же — к кладбищу, к кладбищу! Поглядеть бы в глаза режиссеру, который руководит этим театром. Хоть разок.

— Что с тобой, Гриша? — участливо спросила Шурочка. — Я, правда, тебя сто лет не видела, но мне кажется, с тобой происходит что-то неладное.

«Вот оно! — подумал Новохатов. — На эту удочку мы всегда попадаемся. Так и ждем, чтобы красивая женщина почесала нас за ухом, проявила участие к нашей особе, выделила из остальных».

— Что может быть неладно? Первый тайм мы уже отыграли. Только и всего. Кто хуже, кто лучше.

— Помню эту трогательную песенку. Ну и что?

— Выигрыша в этой игре не бывает.

— Зато есть сама игра, — ответила она так, точно признавалась, что видит его насквозь и охотно принимает таким, каким видит. — Разве этого мало? Для тебя разве мало, дорогой?!

Он все слаще, все жестче впитывал ладонями через тонкую ткань теплую упругость ее тела.

— Поедем к тебе в гостиницу, Шурочка! — сказал он, честно и с нетерпением глядя в ее лицо. Она сначала как будто не услышала или не поняла, потому что продолжала безмятежно улыбаться. Потом пригорюнилась.

— Тебе очень этого хочется?

— Хочется. А тебе?

— Если тебе этого хочется, то плохо. Даже отвратительно.

— Почему?

— Рядом твоя жена, Гриша. Неужели ты стал таким?

И вдруг он увидел, что она может уехать с ним в гостиницу. Под ее веками мерцало великое безумие, свойственное и ему тоже.

— Ах, ты вон про что, — спохватился и извинился Гриша. — Ну да, я и забыл. Кирка, конечно, не осудит, но лучше, чтобы она не знала. Давай ей не скажем? Потихонечку слиняем. А завтра я чего-нибудь придумаю.

Шурочка высвободилась из его объятий, побрела к столу. Он за ней. Вскоре к ним присоединилась и Кира, и еще кто-то из гостей, из бывших однокурсников. Возникло предложение промочить горло. Гриша сказал, что он пас. Он съел бутерброд с семгой. Он сказал Кире виновато:

— Знаешь, старушка, хотел отвезти Шурочку в гостиницу, но она мне отказала. Не глянулся я ей. Раньше нравился, а теперь нет. Видимо, похужел за истекший квартал.