Больно не будет - Страница 70

У нас в городе, Кира, скоро весна. Во время моих ежедневных долгих прогулок я наблюдаю, как природа, тяжко вздыхая, готовится к пробуждению. Деревья убоги и голы, но из-под земли сквозь снежный покров проступают невидимые, мощные токи, которые я ощущаю каждым своим нервом. С годами самый убежденный материалист становится чуточку суеверен. У меня такое чувство, словно я присутствую при оживлении безнадежного больного, пытающегося разомкнуть слипшиеся веки. Испытывали Вы когда-нибудь странную, мучительную тягу к физическому слиянию с тем хаосом, который именуют мирозданием? Если нет, то я вряд ли сумею объяснить, на что это похоже. Пожалуй, нет в человеческом языке слов, чтобы выразить это колдовское состояние, когда кажется, что твой разум и весь ты растекаешься в пространстве тысячью хлопающих ручейков и в испуге начинаешь ощупывать себя руками, дабы убедиться, что ты еще сохранил прежний облик.

Искренне Ваш и прочее, прочее,

Т. Кременцов».

Письмо второе. «Здравствуйте, Тимофей Олегович! Обращайтесь ко мне на «ты», чего уж там. От этого церемонного «Вы» с большой буквы мне как-то холодно, и хочется ответить что-нибудь вроде «Рада стараться, Ваше сиятельство!». За письмо — спасибо! Заметьте, отвечаю в тот же день. Спешу сообщить, что у нас весны нет и в помине, наоборот — жуткая зимняя холодрыга. Естественно, никаких таких чувств единения с природой я не испытываю, да и как их испытывать, если зуб на зуб не попадает? Хочется забраться в теплую нору, надышать там и немного согреться. Вот, кстати, мое обычное душевное состояние, которым вы косвенно интересовались. Что же касается направления мыслей, то его и вовсе нет, поскольку сами мысли отсутствуют. Надобно вам знать, что женщины вообще живут не мыслями, а пробавляются эмоциями и впечатлениями. Тем и хороши.

Давайте переписываться, я согласна. О чем бы вы ни написали, мне будет интересно и лестно. Что такое, в самом деле! В девятнадцатом веке все переписывались друг с другом, чем мы хуже их — в двадцатом? А я уж и не помню, кому и когда писала последнее письмо. Кажется, маме с летней практики. Но я не уверена. Может быть, это она мне написала, а я не ответила. Впрочем, не важно.

Жду. Кира Новохатова».

Письмо третье. «Дорогая Кира! Если я скажу, что радовался твоему письму, как мальчишка, то, наверное, покажусь смешным, но это было именно так. Я его прочитал, а потом носил целый день с собой и снова перечитывал, когда выпадал случай. И день-то, как на грех, выдался суматошный. Было два совещания, и оба прошли со знаком минус для того дела, по которому я последний раз приезжал в Москву. Речь идет о проекте экспериментального жилого дома, не помню, рассказывал ли я тебе о нем. Прежде я думал, главный тормоз прогресса — это сила косной инерции, руководящая поступками даже самых толковых людей, но теперь вижу, что ошибался. Самое опасное, самое непреодолимое — это невежество, облеченное полномочиями. По какому-то таинственному закону природы невежественные люди, мелкие и ничтожные, зачастую возносятся на такую высоту, где они уже могут что-то диктовать, и — вот парадокс! — чем меньший пост занимает подобный дикарь, тем труднее оказывается преодолеть всевозможные рогатки, которые он пытается выставить на пути любого неординарного начинания. Хотя, по-видимому, никакого парадокса тут нет: глупый, невежественный человек, защищая себя, именно так и должен действовать, то есть должен отсекать и искоренять все, что неподвластно его уму, дабы не оказаться невзначай в положении рыбы, выброшенной на берег. В сущности, его поступками руководит здоровый инстинкт самосохранения. То бишь к чему это я заговорил об этом? А вот к чему. День, повторяю, выдался гадкий, скандальный, и там и тут приходилось унизительно доказывать, что ты не преступник и не преследуешь корыстных целей, но я ни разу не вышел из себя и даже не высосал ни одной таблетки валидола, а ведь у меня, должен тебе признаться, дорогая Кира, довольно сумасбродный и вспыльчивый характер. Бывает, что я впадаю в ярость и по менее значительным поводам. Правда, это было в молодости, сейчас не то. Надеюсь, я научился более или менее владеть собой, не знаю только, кому это теперь нужно. Спасибо, как говорится, сердцу. Чуть что, оно подкатывает к горлу, нещадно колотится в ребра, напоминая, что трепыхаться и безумствовать уже, по крайней мере, нелепо. Так вот, все испытания нынешнего дня я перенес стойко, а причиной тому твое письмо. Я все время помнил о нем и чувствовал себя именинником.

Свой маленький праздник я продлеваю поздно вечером, пишу тебе ответ. Ты далеко, может быть, мы больше никогда и не увидимся, потому, мне кажется, можно быть искренним, не боясь сказать лишнее и ненужное. Чувства, которые я испытываю, глядя на твое письмо, перечитывая строки, написанные твоей рукой, приводят меня самого в изумление. Слова теряют свой первоначальный смысл, рисуют в моем воображении картины невозможные и отчасти греховные. Какое наваждение посетило меня на склоне лет — не хочу знать, не хочу догадываться.

Вернемся к прозе жизни и закончим письмо. Вчера к двери моей квартиры прибился беспризорный котенок, он так скверно мяукал, что пришлось пустить его в дом и накормить. Он вылакал миску сливок, съел кусок колбасы, раздулся, как шар, я думал, он лопнет. А потом это несчастное облезлое существо куда-то исчезло. Я всю квартиру перерыл, но котенка не обнаружил. Зато в чулане раскопал уйму старья, в том числе обломки трехколесного велосипеда, на котором катался мой сын Викентий, ныне кандидат наук, проживающий в Москве. Сколько ненужных и терпких воспоминаний могут вызвать подобные археологические находки. И вот тебе мой совет, милая Кира, не храни без особой необходимости отслужившие свой срок вещи, без жалости выкинь их на помойку, иначе когда-нибудь, попав случайно на глаза, они уязвят твой дух приливом невыразимой тоски. Да, о котенке. Его и сегодня нигде нет, но я уверен, что он прячется где-то в квартире. Вот и подтверждение! Что-то прыгнуло мне с пола на ногу, зачесалось, кажется, это маленькая шустрая блошка... Поздно, ночь, запечатаю письмо и выйду бросить его в почтовый ящик.