Больно не будет - Страница 78


К оглавлению

78

— Когда это?

— Может быть, прямо сегодня. Данила во сколько с работы приходит?

— Иногда очень поздно! — ликуя, сообщила Мария Петровна. — Вы меня по телефончику предупредите, ладно?

— Это уж как положено.

От радости, что вроде освободился, он неловко шагнул, пакет раскрылся, и два яблока упали на снег.

— Какой вы стали неловкий, Тима! — сказала Мария Петровна грудным голосом, жалея его взглядом и обещая простить ему эту неловкость и даже подлечить его. Она шустро нагнулась и подобрала яблоки. Обтерла о рукав дубленки, протянула ему.

— Это вам! — Кременцов отклонил яблоки, смутившись. — Кушайте, на здоровье!

Мария Петровна удивилась, посерьезнела и взглянула на старого друга с вещей женской проницательностью.

— Голубчик, а ведь у тебя что-то стряслось. Ты раньше такой не был. Фу! Суетливый какой-то.

— Маша, оставь меня, ради бога, в покое! — Он повернулся и пошел прочь, проклиная ее, а заодно себя и свое прошлое. Какое же у него было незавидное прошлое, если в него вмещались вот такие женщины и вот такие чудовищные восьмиэтажные дома, которые он услужливо строил. Зато теперь у него есть Кира, светлое создание, награда ему за фарисейство, за загубленный талант, за духовное растление многих людей, имевших несчастье с ним соприкоснуться на жизненном пути. Эх, какой смысл заниматься запоздалым самобичеванием. Лучше думать о том, что он не хуже других, а то и честнее многих, которые так ловко научились объяснять свой конформизм и свою этическую неприглядность «требованиями момента». По сравнению с ними он хорош, хотя бы потому, что его всегда мучила и терзала совесть. Может, он и Киру полюбил оттого, что разглядел в ней черты нового поколения, новых людей, которые, по крайней мере, умеют так себя поставить, что не вляпываются во все кучи дерьма, какие попадаются на дороге.

Мария Петровна глядела ему вслед и думала по-своему. «Надо же, — думала она грустно, — неужели Тима впадает в маразм? Какой это был мужчина! А теперь? Бегает по городу с пакетами, роняет яблоки, лепечет жалобные слова, без надобности врет... Мой Даня тоже изменился к худшему. Уже не облизывается, когда видит стройную бабенку. Вечно делает вид, что озабочен государственными проблемами. Да какие там проблемы, просто цепляется за свое кресло. Бедный старикашка! Ну а я сама? Ведь я по-прежнему молода, и кровь моя кипит, но, может, в глазах других людей я тоже смешная старушка? Бедная Машенька! Зачем так быстро проходит молодость, а человек еще долго после живет?..» Мысли Марии Петровны, женщины, в сущности, добросердечной, долго текли в этом грустном русле, и пришла она в себя только в универмаге, сцепившись не на жизнь, а на смерть с продавщицей в обувном отделе, наглой особой, возомнившей о себе, что она пуп земли. Мария Петровна особенно хорошо умела ставить на место зарвавшихся продавщиц и получала от этого истинно эстетическое наслаждение, будто ей удалось выступить в заглавной роли в шекспировской пьесе.

В больнице Кременцова встретили придирчиво. Его попросту не хотели пускать в палату к Новохатовой, мотивируя это тем, что он явился в неприемные часы; а когда Тимофей Олегович, разъярясь, повысил голос и что-то начал доказывать о своем особом положении и близком знакомстве с главврачом больницы, пожилая фрау в окошечке приемного покоя заметила с победительным сарказмом:

— Вы, молодой человек, насчет своего особого положения объясняйте дома жене. А тут учреждение.

— Тут больница, черт побери! — завопил Кременцов.

— Наконец-то поняли. А то как в театр пришли.

— Вы ответите за свой тон! Слышите?!

— Отвечу, молодой человек, отвечу.

Кременцов отошел от окошечка, тяжело отдуваясь. Ему было стыдно за свой крик. Он поразился, как быстро потерял лицо и по какому ничтожному поводу. Да что же это с ним? Впрочем, повод был не ничтожный. Его не пускали к Кире. Может быть, это был самый важный повод, по какому он выходил из себя когда-либо. И главное, женщина была права. Она же сначала ему вежливо объяснила, что с больной все в порядке, она спит. Пакет с фруктами оттягивал ему руку. Надо было отдать его кому следует и уйти. Вернуться попозже, к обеду. Это было бы разумно. Но невозможно. Это было выше его сил.

По внутреннему телефону он попытался соединиться с главным врачом, но у того шла утренняя планерка. Секретарша сказала, что планерка окончится минут через десять. Но как их прожить, эти десять минут? Он увидел, что рядом сидит старая женщина и смотрит на него со странным выражением то ли сочувствия, то ли испуга. «Наверное, — подумал Кременцов, — я похож на пьяного».

— Да ты не горюй, милый, — сказала ему женщина. — Они поартачатся, а потом пустят. Не нами заведено.

— Представляете, — слезливо начал Кременцов, болезненно ощущая, что это говорит не он, а какой-то новый в нем человек, беспомощный, уязвимый, ткни пальцем — развалится, — я ей объясняю, а она и слушать не желает. Как будто тут тюрьма. Или я милостыню прошу.

— Это уж да, приходится смиряться. Такой обычай.

— Нет, ну как же это, по-человечески если?

— То-то и оно.

— Как в тюрьме, ей-богу! — почему-то Кременцов застолбился на мысли о тюрьме.

— Ты, я вижу, человек образованный, дотошный, с тюрьмой сравниваешь, а мне-то каково, обыкновенной деревенской бабе? Я ведь не знаю, с какого боку к ним и подступиться. У меня тут старик второй месяц мается, думаю, уж и не встанет. Собралась, все хозяйство на дочку бросила, приехала попрощаться. Вчера еще приехала, да так неудачно попала — к вечеру уже. Через нас только два поезда ходят. На тот, хороший, билетов не было, а на другом я уселась. Ну, вечером меня, конечно, как вот и тебя, турнули. Гостинцы, правда, хотели взять, да я поостереглась. Уж чего надежнее — из рук в руки. Хочу его сама покормить — пирожки вон тут, медок, все, как он любил. А ночевать негде. Торкнулась в одну гостиницу — нет мест. В другой — тоже нет. А больше и гостиниц нет. Я, значит, со своими пирогами на вокзале угнездилась, на скамейке, там-то хорошо, тепло, чаю попила даже в буфете. А с утра уж третий час здесь сижу. Такой порядок. Ты уж на них не серчай, они тоже люди подневольные, сюда посажены, не к тебе одному с острасткой, ко всем так-от. Мне, правда, обещали после обеда пустить, так я уж хоть за это спокойна. Другое дело — опять поезд уйдет и до другого дня на вокзале ждать, но это ничего, ладно... А у-тебя-то кто здесь лежит? Небось супруга?

78