Больно не будет - Страница 8

— По-всякому бывает, — откликнулся Новохатов.

— А я тебя упреждал, упреждал!

— Ладно. Беру я ее в охапку и тащу к крыльцу. Ну, вроде балуемся. И главное, ей-то, вижу, нравится. Заливается на весь околоток. Но все же что-то не так, чувствую. Уж больно шибко упирается и громко гогочет. Только я начал прикидывать, нет ли там и впрямь кого, распахивается дверь и вылетает детина в майке. Огромный детина, дед. Как экскаватор. А в руке у него колун. Я, естественно, обомлел, а он мне тем временем без разговору и саданул по скуле обухом. Да пока я мордой во льду ковырялся, еще успел сапогом по спине приварить. Спина-то еле гнется теперь. Таська на нем повисла, уж ей, гадине, не до смеху. «Спасайся! — орет. — Беги, мой желанный!» Я и побег. Направление, правда, не сообразил сгоряча — в овраг ухнул. Уж как оттуда выбрался — бог пожалел. Такой вот случай, а?! Ты умный, москвич, скажи — за что? За что я невинно пострадал? И ведь что характерно — он же меня мог до смерти зашибить. Колуном-то!

— Они бы тебя, милый, в овраге том скорее всего и зарыли, — глубокомысленно заметил дед Николаевич, зорко приглядываясь к остаткам в бутылке.

Осоловелый взгляд заготовителя полыхнул грозным огнем.

— Можно после такого случая бабам верить? Гриша, скажи честно, ты баб уважаешь?

— Ложись, Арнольд, утро вечера мудренее.

— Куда я утром с такой рожей? Нет, ты ответь насчет баб. А вот я тебе скажу — презираю всю их породу коварную. Моя бы воля — за ноги к двум соснам привязал и — дрык! Ничего, кроме подлости, в них нету.

— То-то ты так к ним тянишьси, — сказал Николаевич.

— Молчи, дед! Ты здесь понятия не имеешь. В ваше время лучше было. Баба у мужика — во где была. А чуть чего, он ее — во куда! — Заготовитель сначала сжал кулак, а потом сунул его под стол. — И главное, слушай, москвич, — с лютой печалью вспомнил Арнольд, — она же вся извивалась, как намыленная, вся аж потом пошла. Я же видел, спеклась.

— Спеклась, да не обгорела, милок! — вякнул некстати дед. Заготовитель уставился на него мутным взором. Долго смотрел, как будто не узнавал. Потом, ни слова больше не говоря, разделся, погасил свет и завалился на кровать. Жалобно скрипнули пружины под его тучным телом.

— Спишь, москвич?

— Сплю.

— Веришь ли, баб я на своем веку перевидал тыщи. Все вроде про них мне известно. И вот на тебе. Ведь она мне в душу плюнула, в самую середку. За что?! Я ее не неволил, добром шел, с лаской. За что?!

Вскоре Арнольд захрапел.

Новохатов поджидал Иванцову на улице. Она появилась около десяти часов. Сразу его узнала, замешкалась.

— Уже здесь? Так я же еще не звонила. Ну, хорошо, пойдемте.

Он смотрел, как она вешала в шкаф пальто, поправляла прическу, и все в нем ныло от нетерпения.

— Как вам понравился наш город?

— Чудесный город. Чем-то напоминает Одессу.

— Да? Чем же?

— Люди такие приветливые, отзывчивые.

— Верно, люди у нас хорошие. Вы уже познакомились с историческими достопримечательностями?

— Кое-что успел увидеть. Замечательно!

Иванцова, увлеченная темой, пустилась было прочитать коротенькую лекцию, Но что-то в выражении лица Новохатова ее остановило. Она сняла трубку, набрала номер и начала разговаривать. Каждое ее слово, каждый жест выпукло отпечатывались в сознании Новохатова. Одновременно им овладело странное, тупое безразличие. На короткий миг ему вдруг примерещились далекие, нездешние места, побережье Балтики, где он бывал когда-то и где хотел бы снова очутиться, независимый, спасенный от унизительной суеты. Душа его тоненько, жалобно попискивала, и только чудовищным усилием воли он сохранял на лице благодарную улыбку. Улыбка приклеилась к коже, как паутина, он ощущал ее грязноватую конфигурацию, точно смотрел на себя в зеркало.

— Все, — сказала Иванцова, вешая трубку. — Ваша жена нашлась. Вам исключительно повезло.

— Нашлась?

— Именно нашлась. Да что с вами?! Ой, вот выпейте воды!

Новохатов, желая побыстрее что-то сказать, издал некрасивое урчание. У него горло заклинило. И вода еле-еле туда просочилась, он запрокинул голову, чтобы ее протолкнуть.

— Где она?

Испуганные глаза Иванцовой плыли ему навстречу золотыми рыбками из аквариума.

— Она оформила временную прописку. Редчайший, кстати, случай. Вот адрес, пожалуйста! Но...

Новохатов, стремительно вскочив, вырвал бумажку.

— Что «но», Надежда Дмитриевна? Какое — «но»?

— Это адрес Кременцова Тимофея Олеговича. Она что, ему родственница?

— Может быть.

— Вы знакомы с Тимофеем Олеговичем?

— Не имел чести!

Новохатов отступил к двери, сжимая в руке бумажку с адресом, словно боясь, что ее у него отнимут. Он никак не мог оторваться от изумленного взгляда Иванцовой.

— Ну что, что?! Кто такой Кременцов?

— Это художник и архитектор... известный в городе, заслуженный человек. По его проекту построен городской театр... да постойте, куда же вы?

Новохатов вырвался в коридор, чуть на сбил с ног притулившуюся у стенки старушку. Устремился на волю, на простор.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Тимофей Олегович миновал тот возраст, когда с тоской перетолковывают прошлое, упиваясь им, как вином. Ему исполнилось пятьдесят шесть лет, и теперь он, опять как в юности, жил преимущественно настоящим. Смутные загадки жизни остались позади, он больше не придавал им никакого значения. Дух его возвысился и укрепился. С легкой улыбкой созерцал он происходящее вокруг и сочувствовал тем людям, в чьих сердцах угадывал смятение.

День был нескончаем, и когда тело его накапливало достаточно энергии и уставало от лежания, он не спеша одевался, примериваясь к погоде, и отправлялся на прогулку. Он встречал множество знакомых и разговаривал с ними и потихоньку добирался до края города. С того места, куда он выходил, одна хорошая, укатанная дорога вела через лес в деревню Крупино, где у него тоже были приятели и дела, а вторая дорога, горбатая и каменистая, спускалась к реке, долго петляла берегом, сужалась, расщеплялась на тропы и постепенно растворялась в непроходимых лесных дебрях, где редко ступала нога человека. Там рос дикий малинник и летом можно было собирать грибы, а зимой просто стоять на полянке, задрав голову к небу, или спокойно рассматривать стволы деревьев и следы на снегу.