Шурочка сложила руки под грудью.
— Ты хочешь меня обидеть?
— Мне-то наплевать, а зачем ты своего мужика, как, бишь, там его зовут, понапрасну мучаешь? Зачем ему нервы треплешь?
— Значит, на мой счет у тебя нет серьезных намерений?
— У меня их и не было, — Новохатов запил свинину клюквенным морсом, прохладным и свежим.
— Ты хочешь, чтобы я ушла?
Новохатов поискал в себе ответ — ответа не было.
— Поступай как знаешь, — сказал он. — Не обижайся на меня.
— Я на тебя не обижаюсь. Ты все делаешь правильно. Ты же Киру ждешь.
— Жду, — согласился Новохатов. — Но скоро, наверное, перестану ждать.
Шурочка, безропотная и терпеливая, даром что генеральская дочка, приблизилась к нему, прижала его голову к своему животу, чуть слышно вздохнула:
— Побыстрее бы уж перестал. Страдающий мужчина — это, Гриша, так однообразно.
— Я понимаю.
Шурочка отпустила его голову, и он смог прожевать кусочек свининки.
Через день он забрал в отделе кадров трудовую книжку и покинул родной институт, ни с кем не попрощавшись. Даже не оглянулся на здание, в котором проработал десять лет. Впрочем, он не ощущал окончательности своего ухода. Все, что он делал сейчас, он делал, повинуясь каким-то невнятным импульсам, и все происходящее воспринимал несколько отстраненно, как будто сам за собой подглядывал из-за угла. Зрелище было не из праздничных — неуклюжий, неумный, неопределенного возраста мужчина, безликий, на ощупь продвигался к бездонной яме, откуда уже поддувало легким, смердящим сквознячком; скоро он туда заглянет, а потом, вероятно, и сверзится. Что это была за яма, Новохатов знал отлично. Это была яма безнадежного, бессмысленного существования. В этой яме, наверное, не так одиноко, как на поверхности, там много людей по утрам, подобно подсолнухам, тянут забубенные головы навстречу солнышку, а по ночам спят, не мучась кошмарными сновидениями.
Еще через два дня он пришел к мебельному магазину, о котором ему говорил банный знакомец Сергей. Завернул с заднего двора и поглядел, к кому бы можно обратиться. Дебелый, смурной мужик в картузе и шерстяном свитере, напяленном, видимо, на какую-то еще одежку, — уж очень мужик был широк и толст, — копался среди наваленных у стены ящиков, устанавливая их поровнее. Новохатов спросил у мужика, работает ли сегодня Клепиков Сергей.
— Серега? А тебе он нужен? — сказал мужик таким густым и низким голосом, что ящики жалобно скрипнули. Мужик пообещал позвать Сергея и, прихватив пару ящиков, ушел в магазин. Новохатов присел на досточку, закурил, ждал. Было холодно. Мороза особого не было, зато дул сырой, промозглый ветер, влажно студил кожу. Минут через двадцать появился Сережа. Он был слегка навеселе, в армейском, распахнутом на груди ватнике, в шапке набекрень, веселый и приветливый. Новохатова сразу узнал.
— Пришел, Гриня! А я думал, ты так, для разговору... Чего, с деньгами туго?
— Да вот... — Новохатов неопределенно развел руками.
— Ладно, бывает. Рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше, — Сережа с сомнением все же разглядывал модное пальтецо Новохатова и весь его чересчур элегантный облик. — Сиди здесь. Я к директрисе пойду. Скажу, ты мой племянник, понял?
«И здесь, оказывается, протекция нужна», — усмехнулся про себя Новохатов. Он задымил очередной сигаретой, съежился на своей досточке. Ему было все равно, что делать: сидеть ли здесь, у магазина, лететь ли в космос, лишь бы ни о чем не думать. Наличных денег у него действительно оставалось не больше ста рублей, но и это его не особенно заботило.
Сергей вернулся взъерошенный, сердитый.
— Не получилось? — спросил Новохатов.
— У кого не получилось? У меня? Иди, она тебя ждет, гадюка старая!
— А в чем дело-то?
— Иди, иди, Светланой Спиридоновной ее зовут... Постой, слышь, Гриня, а ты не это?.. Да ладно, иди!
Новохатов так и не понял колебаний нового приятеля. Светлана Спиридоновна, директор магазина, которую Сережа почему-то окрестил старой гадюкой, оказалась цветущей женщиной средних лет, улыбающейся, розовой, ухоженной, искусно подгримированной, заботливо причесанной, одетой в супермодное платье цвета морской волны. Видно, она сначала приняла Новохатова за кого-то другого, потому что, когда он назвался Сережиным племянником, улыбка ее померкла и лицо стало озабоченным.
— Вы хотите работать у нас грузчиком? — спросила она недоверчиво.
— Хочу.
Женщина подробно его оглядела.
— А до этого где работали?
— В научно-исследовательском институте.
— Кем?
— Лаборантом, — соврал Новохатов и ласково улыбнулся женщине.
— Надо же, — она не ответила на его улыбку. — Из научного института в мебельный магазин. Любопытный зигзаг. По каким же причинам, позвольте узнать?
— По сугубо личным.
— Трудовая книжка при вас?
— Только паспорт. Трудовую я еще не забрал, — вторично соврал Новохатов.
Светлана Спиридоновна вальяжно откинулась в импортном кресле и поглядела Новохатову прямо в глаза пронзительным, психологическим взглядом.
— Ну вот что, молодой человек. Так у нас не годится. Или вы рассказывайте все начистоту, или — до свидания. Я вас без трудовой книжки даже временно взять не имею права.
— Я не преступник, — сказал Новохатов. — Вот паспорт, там прописка и все такое. А трудовую после принесу.
Женщина полистала его документ, сверила фотографию. Потянулась рукой к трубке телефона, но никуда не позвонила. Сказала другим, мягким, дружелюбным тоном:
— Зачем вы мне мозги пудрите, Гриша Новохатов? Ну какой вы, к черту, грузчик? Грузчик — это совсем другое, — она сделала в воздухе красноречивый, округлый жест. — Вы что, меня за дурочку принимаете?