Новохатов начал терять терпение. Он видел, что гость растерян, не знает, как себя вести, и говорит, наверное, не так, как привык говорить, даже не своим, наверное, слогом. Они уже курили по второй сигарете, а унизительная для Новохатова беседа так и не сдвинулась с места. Собственно, дело не в унизительности его положения, к нему он немного притерпелся; ему важно было немедленно узнать, что с Кирой, как она и где она. Он спросил прямо, перейдя на «ты»:
— Скажи мне вот что, Викентий. Твой удивительный папаша взял себе мою жену в любовницы? Или в домработницы? Объясни мне вот это. И не дергайся, как суслик. К тебе лично у меня претензий нет.
Молодой Кременцов не дергался, наоборот, после вопроса Новохатова он словно приободрился, распрямил плечи и устроился на стуле поудобнее. Может быть, ему почудилось в тоне Новохатова, что из всех юмористических ситуаций, которыми полна действительность, история с собственной женой для Новохатова самая забавная. А подумать он мог так потому, что Гриша, спросив, улыбнулся радостно и с оттенком не очень уместной игривости. Умением владеть своим лицом, мимикой Новохатов мог ввести в заблуждение и близкого человека, не только случайного гостя. Это еще и Кира всегда отмечала, что в нем погибает незаурядный актер. Правда, она это отмечала чаще тогда, когда он бывал с ней совершенно искренним.
— Я знаю не больше вашего, — сказал Викентий. — Я ему днями позвонил, собирался подкинуть на зимние каникулы внучку. Смотрю, он что-то не рад. Ну, слово за слово, я и вытянул из него, что он живет не один. Что с ним какая-то женщина. Я взял три дня за свой счет и прилетел сегодня утром. Из Москвы созвонился с Леной. Она тоже ничего не может понять. Мы с ней решили здесь на месте во всем разобраться...
— Когда я заходил, вы были дома?
— Нет. И отец не знает, что я пошел к вам, это правда. Знаете, что меня больше всего поразило во всей этой истории, если брать ее в целом?
— Дочку некуда девать на каникулы?
— Отец занимается с гантелями. Представляете? Он раздобыл трехкилограммовые гантели, они у него лежат возле кровати. Это же дико!
Викентий возвысил голос до истерической ноты, и в Новохатове ответно, жарко пробудилась ярость.
— Ты зачем мне все это рассказываешь? — Он не кричал, но шипение его было страшнее крика. — Ты зачем ко мне пришел? Зачем мне знать про твоих родственников, дядей и сестер?! Ты чего хочешь? Я приехал за своей женой! Если твой папаша сбрендил, это ваше семейное дело. Я должен забрать отсюда свою жену, и я ее заберу! Где она сегодня шляется целый день? Отвечай!
— Ей-богу, не знаю!
— Врешь! Зачем ты пришел ко мне?!
— Я думал, мы выработаем какой-то общий план действий. Его надо спасать. Он старый, больной человек.
— Он негодяй!
Викентий вскинул голову, в его глазах возник нехороший, злой огонек.
— Может, обойдемся без взаимных оскорблений? Я тебя понимаю, почему ты не хочешь меня понять?
Новохатов почувствовал, как у него пониже шеи слева забился новый, мощный пульс. С ним что-то сотворилось неладное. Рука онемела, он не мог донести ко рту сигарету. Он судорожно заглотнул в себя воздух.
— Тебе плохо, э?! — испугался Викентий. — Дать воды? У тебя губы посинели. Что с тобой?
В эту минуту в комнату ворвался заготовитель Арнольд с бутылкой вина в руке.
— Ну, браток, спас! Как есть спас! Гляди, чего они сделали! А? Видишь? — Счастливый, он крутил перед Новохатовым башкой, приглашая его полюбоваться своей физией со всех сторон. Это было очень смешно. Гриша нервно сглотнул. У него враз сердце отпустило. Медальное лицо заготовителя было сплошь замалевано, остались прорези для глаз, как на картонной маске, да синяки просвечивали, как кратеры на фотоснимках Луны. Все это парикмахерское чудо дергалось на багровой жилистой шее.
— Ох! — выдохнул Гриша. — Не подходи, арлекин!
— Во-о! — взревел заготовитель. — Сначала заупрямились. Не хотели помочь. Пятерик пришлось сунуть. Но с гарантией. Особый состав. Обещали верных три дня. Только, конечно, не умываться. Ну, оцени!
— На манеж! Сегодня и ежедневно. Вне всякой конкуренции.
Арнольд обратился к Викентию:
— Извини, браток! Такая радость. Как тебя?.. Меня зови Арнольдом. Видишь, вчера пострадал на почве любви. А нынче как новенький! В век прогресса живем, это тебе не у Пронькиных на печке. Ты новый человек, скажи, чего-нибудь по моей роже заметно? Только честно.
Викентий соображал быстро.
— Да нет, все прилично. Если бы вы не сказали, я бы и внимания не обратил. Пудра только немного сыплется на пиджак.
— Это чепуха. Пудра! Тут дело шло к полному моральному фиаско. Давай, Гриша, стаканы. За это событие, за науку мы сейчас пузырь и раздавим. Жаль, Николаевича нету.
Николаевич, как бы услышав его зов, возник на пороге.
— Привет честной компании! — сказал он весело.
Заготовитель тут же поведал ему историю своего чудесного спасения. Старик засветился иконной благостью. Он и сам сходил удачно.
— Да, теперь и не то умеют, что блямбу закрасить. Спасибо тебе, Гриша, надоумил старого пенька. Все вышло чин чином. До правления я дозвонился, но председателя не застал. Завтра с утра снова пойду звонить. Груня, уборщица, сказала, передаст все как надо. Она женщина опытная, вездесущая. Я у ней и про деньги узнал, за телефон с меня тоже рупь взяли. Она говорит, это можно, это положено, раз дак ты в командировке по общественному заданию. Звони, говорит, хоть сто раз на дню. Все зачтется в казенный бюджет.
Новохатов пошел в ванную умыться, оттуда крикнул Викентию, чтобы тот собирался, сейчас они поедут.