Больно не будет - Страница 75


К оглавлению

75

— Кажется, я не могу встать! — испуганно заметила она. — Может быть, я умираю?

Кременцов почувствовал, как длинной иглой резануло ему под лопатку, с трудом выдавил:

— Лежи, миленькая, лежи! Сейчас врач сделает тебе укол, и все пройдет.

— Но нет же никакого врача! — она смотрела на него умоляюще, ждала от него помощи. Лицо ее сморщилось и сникло, очи наполнились чудесной озерной глубиной. Он и в этот миг сознавал, как она прекрасна. — Я знала, что так будет, — сказала она. — Я ни о чем не жалею.

— Сейчас, сейчас, родненькая, не бойся! Сейчас они приедут. У тебя же нет ничего страшного. Это обморок, слабость — и больше ничего.

— Мне совсем не стыдно, — она слабо улыбнулась. — А перед Гришей было бы стыдно. Почему так? Я хотела прийти к вам сегодня ночью, но не решилась. Господи, мне надо было прийти к вам. Вы ведь так этого хотели!

Забулькал дверной колокольчик. Кременцов, бережно высвободив руку, побежал открывать. Врач был совсем молод, лет тридцати, с ним сестра, как его подружка. Но действовал он умело. Мигом оценив обстановку, выпроводил Кременцова из комнаты.

— Побудьте там, папаша, побудьте!

— А-а...

— Ничего, ничего, я вас позову!

Кременцов ошарашенно взглянул на Киру, та показала ему язык. Он ходил по кухне, по кабинету, нервически потирая руки, прислушивался. Зачем-то надел очки. Поставил чайник. В груди его что-то жаркое скапливалось, как будто туда сунули утюг, подключили к сердцу, точно к розетке, и теперь он постепенно нагревался. Кременцов не думал сейчас, что с Кирой, вернее, он и мысли не допускал, что с ней может случиться что-то такое ужасное, что бы не случилось прежде с ним, со стариком. Он впитывал, сосал, как таблетку, ее последние слова. Она собиралась прийти к нему ночью! Она хотела к нему прийти! Но еще перед тем, раньше, три дня тому назад, она приехала к нему из Москвы и сказала, что просит позволения пожить у него некоторое время. А он пошел и прописал ее, решив, что это необходимо сделать. Он прописал ее временно, потому что у нее в паспорте стоял штамп о московской прописке. Зачем он это сделал? Наверное, его вмиг ослабевшему рассудку требовалось какое-то дополнительное материальное подтверждение ее возникновения в его доме. Впрочем, теперь не важно. Теперь важно другое. Она хотела прийти к нему ночью, лечь к нему в постель и прижаться к нему, и обнять, и проделать с ним вместе то, что проделывают тысячи мужчин и женщин, когда ложатся в постель. Как иначе понять, если не так? И почему в это так трудно поверить?

«Значит, между нами возможна близость? — думал Кременцов, не замечая, что чайник булькает и выкипает. — Такая женщина, как Кира, не пойдет на это, только из желания отблагодарить или развлечься. Значит, я ей не противен в этом смысле, не вызываю у нее отвращения. Значит, возможно все? О боже! Что — все? Любовь между нами? Ее любовь ко мне? Да полно, старый чурбан. Тебя слишком баловали женщины, и теперь у тебя в голове путаница. У тебя эйфория заезженного конька, которому чудится, что если он резво взбрыкнет, то будет похож на молодого жеребенка. Заблуждение. Но какое упоительное заблуждение!»

На кухню вышел врач. Лицо сосредоточенное.

— Что с ней? — спросил Кременцов.

— Непонятно. Давление очень низкое. Давайте-ка мы ее заберем.

— Куда?

Врач бросил на него удивленный взгляд, ответил сдержанно, видно, ко всему привык:

— Мы заберем ее в больницу. Побудет под наблюдением. Мало ли что.

— Нет! В больницу она не поедет.

— Решайте. Если останется, мы ни за что не отвечаем.

— Как то есть не отвечаете? За что не отвечаете?! Вы, молодой человек, думайте, что говорите!

Молодой человек скривился в досадливой гримасе.

— Она вам кто, дочь?

— Вам-то какое дело?

Кременцов сознавал, что разговаривает не тем тоном, каким должно, и напрасно обижает врача, но не мог с собой справиться. Киру собирались увезти в больницу — даже подумать дико. Именно в ту минуту, когда она хотела прийти к нему ночью. У него что-то сделалось со зрением, врач на мгновение раздвоился. И его голос он услышал как-то глухо, точно через воду.

— Вы, я вижу, чересчур взволнованны, — заметил врач с сочувственно-презрительной усмешкой. — Кем она вам приходится, действительно не мое дело, но вы ей сейчас плохой помощник. А ей помощь нужна, понимаете? Помощь, а не сюсюканье!

Кременцов поднялся и пошел в гостиную. Сестра складывала в чемоданчик коробочку со шприцем, ампулы. Кира выглядела лучше, краски вернулись на ее щеки. Она улыбалась.

— Вот, — сказал Тимофей Олегович растерянно. — Предлагают тебя госпитализировать. Что делать будем?

— Я согласна, — ответила Кира. Ее спокойствие поразило Кременцова. Ему померещилось, что она рада любым способом сбежать из его квартиры, от него, хотя бы в больницу, хоть на край света. Он поборол в себе желание схватить ее в охапку, унести в спальню, запрятать под одеялами и никого уже туда не пускать. А этих горе-медиков немедленно спустить с лестницы. Хорошо, что они и не подозревают, на что он способен. Это облегчит дело.

— Подождите, пожалуйста, минутку, — обернулся он к врачу. — Я только сделаю один звонок.

Врач красноречиво переглянулся со своей помощницей, только что по лбу себе не постучал.

Было уже начало двенадцатого, Кременцов опять позвонил своему приятелю, главному врачу. Тот по-прежнему был настроен преувеличенно бодро. Поинтересовался, выполнил ли Кременцов его указание, отшлепал ли больную, потом попросил позвать к трубке врача. Врач, узнав, с кем ему надо говорить, сделался кислым, как недозрелое яблоко. Что-то пробубнил непонятное про потерю сознания с подозрением на... — последовал каскад медицинских терминов, из которых Кременцов выудил только знакомое слово «астения», трагически памятное по болезни жены. Врач передал трубку Кременцову.

75